Последние дни Скорпиус пребывал в настолько растерянном и перебудораженном состоянии, что на объявление об убийстве профессора почти никак не отреагировать. Он, конечно, донёс это сообщение до всех старост и повторил его ещё раз в гостиной своего факультета. Тогда же Скорпиус подчеркнул, что имеющие любую полезную информацию, могут обратиться к нему, к деканам, к директору или к работающему в школе аврору (если смогут его застать). На этом юноша, глубоко погрязший в интимных отношениях, посчитал свою миссию выполненной, и вновь ударился в личные переживания.
Он бессовестно много проводил времени с Доминикой, то ли не желая давать почву для слухов об их разрыве (а были и такие), то ли просто пытаясь разозлить Мари. На деле, Скорпиус подозревал, что его желание, как можно чаще встречаться со своей девушкой, было как-то связано с муками совести, процессом малознакомом для юноши и оттого особенно мучительном. Он мечтал, чтобы никто не узнал о случившемся, чтобы совершенная глупость осталась достоянием двух человек или хотя бы не ушла за стены гостиной Слизерина, но понимал что такие мечты — глупость. В закрытой школе слухи распространялись слишком быстро и, если о пьянке скоро все забудут, то его интрижка (более подходящего слова Скорпиус не нашёл) с Мари Монтегю долго будет главной темой библиотечных посиделок.
Уже поэтому Скорпиус был благодарен Джонсону. Этот профессор никогда ему не нравился, а после случая с Мишелем он испытывал к нему что-то вроде ненависти из солидарности, но Малфой не мог не признать — умер старик удивительно вовремя. Теперь в Большом Зале, в библиотеках и даже в гостиных обсуждали только его убийство, позволяя Скорпиусу, периодически выпадающему из разговора в глубокое забытьё, не привлекать к себе неприятное внимание.
Ему не хватало Тео. Незадолго после дня рождения Нотт-младший получил письмо из дома и был вынужден временно покинуть школу. Скорпиус подозревал, что кто-то рассказал Теодору-старшему о взаимоотношениях сына с французским мальчишкой, но не стал расспрашивать об этом Гвен, чтобы узнать точно. На самом деле, ему хватало собственных проблем, чтобы не лезть в те, которые не только его не касались, но и в которых он ничего не был способен изменить.
Скорпиус несколько раз порывался написать Нотту. Теперь он немного понимал его. Возможно, совсем не так, как того хотел сам Тео, но всё же лучше, чем было всего неделю назад. Скорпиус теперь знал, как легко можно совершить глупость, и как трудно потом всё вернуть. Конечно, что в отличие от Тео, он за свою глупость не держался, но, в конце концов, у него и ситуация была другой.
В любом случае, не написанные письма так и оставались только в голове Скорпиуса. Он не знал, насколько зол отец Теодора, и не хотел оказаться в дискредитированном положении, если вдруг о его поддержке что-то выяснится. Возможно, подобный поступок попахивал трусостью, но Скорпиус предпочёл бы дружить с Тео на протяжении всей жизни, чем поддержать его один-единственный раз. Тем более, тогда, когда Нотт, действительно, совершил ошибку.
— О, Гвен, — Скорпиус отвлёкся от созерцания огня в камине и поднял взгляд на девушку. — Я как раз хотел с тобой поговорить, — по инерции он произнёс фразу искусственно-бодрым тоном. Последнее время Скорпиусу постоянно казалось, что его в чём-то обвиняют. Уже по этому, услышав твёрдый, отдающий металлом тон голоса Гвен, юноша был готов к тому, что она, наконец, решилась прочитать ему нотацию. — Я… — начал Скорпиус, бросив взгляд на убирающихся по своим делам студентов Слизерина, а потом посмотрев на собаку. Мишеля рядом не было, и присутствие Сета казалось юноши неправильным. — Что случилось, Гвен? — одновременно уверенным и взволнованным тоном спросил Малфой.

«Ничего, всё в порядке», — именно такой ответ хотел бы услышать от неё Скорпиус. Мало ли может быть причин для того, чтобы пёс Мишеля сопровождал Гвен. Может, так захотел хозяин или собака просто заблудилась. Маловероятно, но ведь возможно! Возможно, чтобы и холодная сосредоточенность Гвен, и собственное беспокойство обернулись следствием обострённой мнительности. Возможно, что ему это всё привиделось или сниться. Примерно также возможно, как то, что у него с Мари ничего не было.
О, Мерлин, неужели не найдётся никого, кто бы сказал ему, что всё в порядке?! Почему обязательно должны случиться какие-то проблемы?! Почему обязательно нужно приходить с проблемами к нему?! Видит Моргана, он и со своей жизнью разобраться не может, как же ему справиться с чужой?!
— Арестовали? Убийство?! О чём ты?! — Малфой не поднимал тона голоса, но от общей взвинченности его слова прозвучали раздражённо. Скорпиус видел, чувствовал, что Гвен принесла с собой какую-то проблему. Секунды волнений, желания, чтобы его оставили в покое, трусливых и некрасивых мыслей о том, что не мешало бы куда-то уйти, скрыться, обеспечить себе почти необходимое одиночество, в конце концов, обернулись осознанием: Гвен пришла за помощью и помощь нужна даже не ей, а Мишелю.
— Убийство, — повторил он, когда Гвен уже ушла, и погрузился в раздумья. Убийство в школе было только одно — погиб профессор Джонсон. Об этом трещали все сплетницы и сплетники школы, поэтому невольно Скорпиус был немного в курсе подробностей. Джонсона убили в коридоре, странным и возмутительным образом — якобы во время проведения тёмного ритуала. Скорпиуса подобная вероятность отчего-то не заинтересовала, и теперь он сильно досадовал на свою невнимательность.
— Это я прошу прощения, — с лёгким раздражением на самого себя буркнул Малфой. Теперь он чувствовал себя как-то лучше: бодрее, собранней и всё же куда более растерянным, чем пару минут назад. — Мишеля обвиняют в убийстве профессора Джонсона. Так? — спросил он, хотя особых сомнений у него не было. — Проклятье! У Мишеля с Джонсоном были не самые приятные отношения. Зануда Джонсон ненавидел тёмных магов, чистокровных волшебников, слизеринцев, кого-то ещё и реализовывал свои чувства на Мишеле. По крайней мере, пытался. Ру, разумеется, ответил ему взаимностью, — Скорпиус сморщился. Ему не на мгновение не пришло в голову, что Мишель мог убить профессора. Он же не идиот, в конце концов! Но другие могли подумать иначе.
— Можешь подробно рассказать, что там случилось? Кто его арестовал? Как сформировано обвинение? У них есть что-то против Мишеля, какие-то доказательства, улики... В конце концов, Мишель — гражданин другой страны. Не могут же они просто взять и арестовать его?! — Малфой нахмурился. В его стране, болезненно относящийся к любым тёмным манипуляциям, возможно было всё. В том числе и политический конфликт на фоне паранойи.

— Гвен! — в голосе Скорпиуса умиление смешалось с раздражением, которое, впрочем, к девушке не имело никакого отношения. — Никто не думает о том, сильный это мотив или слабый. В школе убили профессора. Министерству нужно срочно что-то предпринять. На мистера Глисона могли даже надавить, — юноша нахмурился. Организация работы министерства, его манера бороться с симптомами проблемы, а не с самой проблемой, давным-давно вызывали у него только негативные чувства. Но если раньше это впечатление складывалось из рассказов взрослых, теперь он столкнулся нос к носу с неприятным фактом — мальчишку могли упечь за решётку просто потому, что он чем-то не устраивал преподавателя, который вздумал умереть в коридоре школы.
«Если мыслить в этом направлении, можно прийти к выводу, что Джонсон это сделал специально», — Малфой едва не фыркнул. Он прекрасно понимал, что передёргивает, но это его не волновало. Расследование ещё не было проведено, а Мишеля уже куда-то увезли! — «Куда смотрит МакГонагалл?!» — с раздражением подумал юноша и поставил себе галочку, задать директору вопрос, с каких пор в Хогвартсе принято сдавать под арест иностранных студентов? Разве это вообще возможно?!
— Проклятье! — не выдержав волны негодования, Скорпиус вскочил и начал мерить гостиную широкими шагами. Это, впрочем, не мешало ему слушать объяснения Гвендолин, но она знала так мало... «Надо идти к директору», — думал Малфой. — «В конце концов, я - староста! Это моя школа, мой факультет и моего студента арестовали. Я хочу понять, как такое возможно?! Неужели, она верит обвинением? Глупость какая-то...» — однако, подобная вероятность заставила Скорпиуса нахмуриться. Он никогда особо не доверял взрослым. И, тем более, не доверял тем взрослым, которые к нему не имели никакого отношения.
— В общем, так, Гвен, — юноша резко развернулся и посмотрел на подругу детства, — мы не можем всё это так оставить! Мы спасём Мишеля! Я прямо сейчас напишу письмо матери. Пусть она свяжется с Глисоном. Если получиться, то мы встретимся с ним завтра с утра, — сомнений в том, что Гвен составит ему компанию, у Скорпиуса не было. В конце концов, именно она это затеяла. — А ты пока пройдись по комнатам и спроси, не знает ли кто, были ли у Джонсона другие неприятели. Кто-то из тех, кто посещал его занятия или кто бросил их. Я не думаю, что хоть один студент нашего факультета, находясь в здравом уме, совершит что-то подобное, но, если у Министерства будет несколько подозреваемых, возможно, обвинения против Ру будет легче опровергнуть.