>>>Спасём Мишеля!

Расспросы учеников, устроенные Гвен, не дали особого результата, но, к искреннему облегчению Малфоя, мать легко отозвалась на его просьбу и помогла связаться со следователем. К своему двоюродному дяде Скорпиус относился хорошо, без особой теплоты, но с искренним любопытством к его профессии и должным уважением к личности. Он не хотел верить в то, что волшебник, которого Скорпиус неплохо знал и считал несколько мягким, но, определённо, не глупым, мог спокойно обвинять иностранного студента в убийстве и арестовать его. Ответ Глисона и готовность встретиться с ним, убедили Малфоя в правоте своего впечатления.
Ещё до завтрака коротко пересказав Гвендолин содержание переписки, Скорпиус сообщил о встрече. Девушка, разумеется, высказала намерение пойти на неё. Другого от Гвен Скорпиус и не ждал, и всё же почувствовал успокаивающее удовлетворение. Ночью, взбудораженный сообщением, он практически не спал, и даже теперь не чувствовал сонливости. С ареста Мишеля прошла ночь, и Скорпиусу было страшно подумать, в каких условиях он может находиться.
— Самое главное, — говорил он, стремительно продвигаясь по коридорам и лестницам в сторону места встречи, — узнать основания, на которых строится обвинение Мишеля. Если получится их опровергнуть, у аврората просто не останется выбора! Они обязаны будут его отпустить! — говорил всё это Скорпиус, скорее, не Гвен, а самому себе.
Малфою вполне искренне нравился дядя Райан, он был благодарен ему за то, что тот откликнулся на его просьбу, и всё же огромная часть юноши негодовала. Он хотел кричать, как возможно, что несовершеннолетнего иностранного студента без особых разбирательств увезли из школы («Неужели всё же в Азкабан?!» — с холодным ужасом думал Скорпиус), хотел требовать возвращения Мишеля, хотел угрожать и даже топать ногами, но всё это вряд ли понравится Глисону и совсем не поможет в разговоре с ним.
— Здравствуйте, мистер Глисон! — издалека заметив волшебника, заговорил Малфой и почти бегом преодолел оставшееся расстояние. — Спасибо, что согласились со мной встретиться, — он бросил внимательные взгляды по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, снизил тан и добавил:
— Дядя Райан, ты можешь объяснить мне, что здесь вообще происходит?

Гвендолин получалось себя контролировать чуть лучше. Просто потому что очень к месту вернулась холодность. Нужно было не упустить ни одной мысли, которая возникла в голове. Более того: нужно было не высказать лишнего. Изначально Гвен подумала о том, что ей, возможно, и вовсе не придется вступать в диалог, но заметив несдержанное раздражение Скорпиуса, девушка поняла, что подстраховать, все же, стоит.
Она стояла так же, как и сам Малфой, опираясь о парту и скрестив на груди руки, но несколько по иным причинам: в подобном положении "закрытости" лучше думалось. У ее ног сидел Сет, что было совсем непривычно, а еще служило постоянным напоминанием о случившемся и о данном Мишелю обещании.
Естественно, дублировать вопросы о том, куда увезли Мишеля и что сейчас с ним, она не стала. Только взгляд застыл на лице Глисона. Да, ее тоже это сильно волновало. И ей даже думать не хотелось о том, что увезли его действительно в Азкабан. Это казалось абсурдным. Гвендолин вообще не верила в справедливый суд Министерства, потому что система была ей хорошо известна. Но чтобы доводить до такого... Даже они там должны были понимать, чем эти действия чреваты. Правда, потянув эту мысль, как нить паутины, Гвен снова пришла к выводу, что кому-то могло быть нужно именно это. Именно скандал и полный бардак.
- Правда, на основании чего следствие пришло к выводу, что Мишель Ру виновен, мистер Глисон? - спросила Нотт, продолжая сверлить взглядом чужое лицо и чуть щурясь, - Доказательства? Улики? Они неоспоримы? Сомнений не вызывают настолько, что Министерство готово даже к риску возникновения скандала такого уровня? - тон у девушки был крайне недоверчивый. Потому что что-то подсказывало ей, что никто и не подумал особенно дотошно разбираться.

Отредактировано Gwendolyn M. Nott (2015-03-11 02:13:31)

«Следственный изолятор», — выдохнул Малфой. Да, вероятно, это было логично, и ему стоило подумать именно о чём-то подобном с самого начала, но прежде, чем усомниться в его сообразительности, нужно принять во внимание, что Скорпиус никогда не интересовался криминалом достаточно, чтобы хорошо понимать весь механизм взаимодействия правоохранительных органов с преступником. Впрочем, эта (официальная) версия, которую Скорпиус мог бы произнести вслух, если бы его спросили, единственной и полной, разумеется, не была.
Во-первых, находясь под впечатлением дедушки, он, действительно, воспринимал аврорат более мрачно, чем следовало законопослушному волшебнику. Во-вторых, вся нелепость обвинений против Мишеля, буквально, не оставляла ему выбора, кроме как утрировать и ударяться в панику. Хотя Скорпиус старался не делать первого и не поддаваться второму, взвинченность, так или иначе, отражалась на его манере думать. Скорпиуса тянуло обвинять и скандалить. Дядю Райана он, до поры до времени, старался воспринимать отстранённо от следствия и ареста, но полностью это, вероятно, не получалось.
Впрочем, манера, с которой держался следователь: мягкая и, действительно, создающая впечатление понимающей, — благотворно повлияло на состояние юного Малфоя, а это, в свою очередь, отразилось на его способности думать. Конечно, одиночная камера в следственном изоляторе также не казалась ему местом, достойным волшебника, не виновного в убийстве, но она, разумеется, была лучшей альтернативой аналогичной камере в Азкабане.
Скорпиус положил руку на плечо Гвен и слегка сжал его, будто бы давая возможность прочувствовать то, что он сейчас понял. Положение Мишеля чуть лучше, чем они себе представляли, поддавшись неприятному факту его ареста и обвинения в убийстве. Он, по-прежнему, под следствием, будет суд и Глисон, по крайней мере, по первому впечатлению, не намерен поддерживать версию следствия. Он, возможно, не расположен к Мишелю также тепло, как Скорпиус или Гвен, но, по крайней мере, не похоже, что сходу поверил в виновность египетского волшебника.
Хотя это наблюдение, безусловно, успокаивало, как полагал Скорпиус, Глисон не слишком свободен в выражении своего мнения. В противном случае, возможно, обошлось бы домашним арестом, с запретом покидать школу до окончания расследования.
— Скажите, дядя, нам можно его навестить? — Скорпиус старался задавать вопросы по мере их важности и вполне искренне считал, что данный вопрос самый важный. Мальчик, наверняка, чувствует себя несчастным — одиноким, несправедливо обвиненным и брошенным на произвол судьбы. Скорпиус был готов заверить его, что следствие не остановится на версии, признающей его вину; что он не забыт и его судьба волнует, по крайней мере, тех, с кем она была уже связана через их маленький тайный клуб; что члены этого клуба сделают всё необходимое, чтобы выручить его из камеры. Возможно, не все члены клуба согласились бы с этим утверждением, но Скорпиус собирался навязать своё мнение в данном вопросе, по крайней мере, тем, чья помощь ему понадобиться.
— Если последствия заметны даже школьником, почему министерство идёт на это? — надо признать, Скорпиус не слишком рассчитывал на ответ на этот вопрос, но надеялся получить хотя бы намёк. Если, только договорившись о встрече, Малфой был намерен, при необходимости, сражаться, то теперь он стремился увидеть в Глисоне друга, способного им помочь, и видел его. — Вы не могли бы показать нам эти улики? — попросил Скорпиус с невольно вернувшимся напряжением. Его не обрадовало сообщение дяди и, более того, он увидел в нём явное указание на то, что вина Мишеля, которую Малфой не верил, может быть доказана. Тем не менее, в неопровержимость улик Скорпиус не верил, главным образом, потому что Глисон говорил так, будто бы их можно опровергнуть. 
Скорпиус обменялся взглядами с Гвен.