Амон не стал более ничего говорить. Ему показалось достаточным то, что он оборвал собственной речью начавшийся спор. Да, конечно, он определенно присваивал себе то, что дискуссия была прекращена. Никто ведь другой не собирался этого делать. Видимо, все чего-то ждали, а Эзра Катц, как заметил Ру в какой-то момент, был любителем не столько поговорить, сколько пофилософствовать и попробовать вывернуть чужую точку зрения так, чтобы удобно было всем. Странное свойство, конечно, и непонятное, но, говорят, эти странные люди, как их называют-то, буддисты что ли, вообще любители гармонии. А в таком случае в этом не было ничего удивительного.
Тем более, что многие семинары заключались подчас именно во внутреннем познании себя. Или, по крайней мере, Мишелю казалось, что этого самого познания на семинарах удивительно много. Правда, он отчасти за этим и ходил. Его слабо интересовала магия без палочки, как известно.
И сейчас, когда профессор Катц вернулся к первоначальной теме и никто более не сбил его с нее, Ру прикрыл глаза, слушая чужую размеренную речь, плавно вливающуюся в уши и остающуюся там какими-то неопределенными отголосками. Его не пугало то, что происходило, потому что с этим эффектом он был уже знаком. Этот чувственный вакуум даже в чем-то ему нравился. Если бы не один момент, который его беспокоил - он опасался, что однажды расслабится в таком состоянии и займется самокопанием.
И все же сейчас он начал вспоминать, следуя инструкции Катца, чувство магии, что получил тогда на первом семинаре, это удивительное жгучее чувство золота в венах, и он попытался представить, как это золото плавно перетекает, концентрируется в руках, натекает, сворачивается тромобом для того, чтобы потом рвануть из центра ладоней открытым магическим потоком. Единственное, что ему не удалось представить: это чтобы эта самая магия преобразовалась во что-то. Силы воли не хватило на то, чтобы превратить вот эту уникальную, свою собственную магию во что-то другое. Во что-то, чем должна была стать в итоге его чара. От этого стало как-то не по себе, Ру непроизвольно нахмурился и сбил концентрацию собственных чувств, внезапно открыв глаза.

Скорпиус тяжело вздохнул, уже по количеству сказанного понимая, что силами нескольких дискуссантов семинар был уведён далеко в сторону от главной темы. Юноша откинулся на стуле, заложил ногу на ногу и принялся безучастно рассматривать носок собственных туфель. Нельзя было сказать, что поднятое обсуждение было неинтересным или не стоящим внимания. Скорпиуса забавляли и нелепые рассуждения Фаулер, и большой монолог русского, но если бы его попросили охарактеризовать данный диалог, он бы называл его одним словом — «неуместный». Всё выше сказанное не касалось урока, а потому на нём не стоило заострять внимания.
«Они все попросту тратят моё время», — подумал юноша. Вся эта многословная потребность высказаться заключалась, как считал Малфой,  в недостатке воспитания и в неумении отделять важное от незначительного. Обсудить свои нелепые фантазии Фаулер и русский (фамилию которого Скорпиус благополучно забыл) вполне могли после семинара или даже у себя в гостиной, но вместо этого они привлекли к себе внимания и нарушили естественное течение дискуссии.
Как всегда, при отсутствии личного интереса или какой-либо иной заинтересованности в разговоре, Скорпиус начинал испытывать раздражение от необходимости участвовать в нём. Конечно, никто не заставлял его выражать своё мнение, но даже потребность, так или иначе, слушать и вникать в сказанное вызывала досаду. За весь длинный диалог юноша поднял взгляд единожды, во время ответа Катца, уловив в словах профессора нечто предназначенное в большей степени ему. Скорпиус кивнул, давая понять, что услышал его, но задумываться над словами пока не стал.
Как и ожидалось те, кто только что активно выступали с речами, после монолога профессора затихли, вызывая, тем не менее, новую волну раздражения. Зачем они вообще поднимали вопросы, чтобы даже не отреагировать на ответ преподавателя?! Юноша нахмурился, крепко сжал губы, но от комментариев удержался в надежде, что тишина в аудитории сама по себе спровоцирует на продолжение урока лучше, чем какое-то резкое заявление. Положение в итоге спас Мишель, который не только ёмко высказал мнение, абсолютно аналогичное тому, которое было у Скорпиуса, но и сделал это достаточно тактичным образом.
Наконец-то, вновь начался именно урок. Заговорил профессор Катц и Скорпиус невольно, то ли под влиянием его слов, то ли от осознания значимости происходящего, выпрямился. Он вновь прикрыл глаза, вспоминая ощущения того самого первого семинара и пытаясь вернуть себе своё собственное настроение, с которым он пришёл на сегодняшнее занятие. Получилось это только наполовину: раздражение отступило, но предвкушение и восторг возвращаться не торопились. Он прикрыл глаза.
Как ни странно, ощущение гула, которое Малфой принял в прошлый раз за магию, удалось уловить практически сразу. Изначально, он сомневался в самой механики своих действий, но вопрос «как» исчез сам собой. Гул, переполнявший его, был магией, а палочка — инструментом. Следовательно, всё, что ему нужно, это наиграть мелодию без неё.
Скорпиус намеренно выложил палочку на стол, чтобы не искушать себя, и сосредоточился на том, чтобы сотворить какую-либо чару. Для своих экспериментов юноша выбрал самое безобидное из того, что пришло ему на ум — Lumus. В конце концов, если не использовать конкретное заклинание, как понять, что ему действительно удалось что-то сконцентрировать именно в руке? Что ощущение магии не привиделось и не придумалось ему?
Скорпиус задумался, как он обычно творил Lumus? Брал палочку, делал ей соответствующий взмах и на кончике появлялся огонёк. Скорпиус так привык использовать это заклинание, что давным-давно не проговаривал его вслух. Сейчас он попробовал повторить то же самое, только без палочки, без взмаха и без слов. Он вновь прислушался к собственному гулу, постарался представить, как он, мягкой, но ощутимой вибрацией перемещается к руке, где обычно была палочка, но, что делать с ним дальше, представить не мог.
Хотя, по словам Катца всё получалось довольно легко и логично, Скорпиусу редко приходилось чувствовать заклинание. Для него магия была не в ощущениях, а в механики. Тот факт, что он стал чувствовать свою магию, совсем не означал, что он мог сотворить чары без палочки. В конце концов, Скорпиус ещё не ощущал разницы и не был уверен, что может, на основе своих чувств, сотворить что-либо хотя бы даже с палочкой.
«Надо попробовать», — решил он, открывая глаза и привлекая палочку к себе. Сейчас, при обострённых чувствах, он сможет понять, как именно движется его магия во время сотворения чары, а, значит, сможет повторить то же самое и без инструмента. — «Lumus», — произнёс Скорпиус про себя и взмахнул палочкой. Ощущение гула стало звонким и тонким, а палочка в в руках Скорпиус словно бы завибрировала и засветилась.
На губах у старосты Слизерина возникла довольная улыбка, словно бы это простейшее заклинание удалось ему впервые в жизни. Он отложил инструмент и попробовал повторить то же самое уже без него, но к этому моменту ощущение концентрации ослабло. Сосредоточенность была уже не той и юноша, до того словно бы отключившийся от мира, начал замечать окружающие предметы и, что важнее, людей. «Надо будет потренироваться потом и без Катца», — с лёгким недовольством собой подумал Скорпиус и, сдаваясь, открыл глаза.
Он услышал тяжелое дыхание сбоку от себя и повернулся, чтобы посмотреть на Раду. Вид у неё был напряжённый, словно бы она с трудом терпела что-то, а руки дрожали. — «С ней всё в порядке?» — задумался Скорпиус, окончательно теряя ощущение гула. Он заколебался, стоит ли задать этот вопрос самой Раду или нет? Ему самому совсем не понравилось бы, если бы кто-то заострил внимание на его плохом самочувствии, но и оставаться совсем безучастным не хотелось. Недолго думая, Скорпиус осторожно прикоснулся к её плечу, привлекая внимание девушки к себе, и одними губами спросил:
— Вам нехорошо?

Еще только вчера Раду обещала себе не быть такой размазней, обещала не думать и не жалеть себя. Она кажется даже смерилась с тем, что не может контролировать все, но вот снова, очередное испытание, которое, так тяжело было пройти. Если все остальные думали о магии, о своем, пытались сотворить чары, настроиться на работу, то Варвара просто паниковала. И она продолжила бы это делать, но вопрос Малфоя, который странным образом в полутьмах что-то заметил, отрезвил светлую голову ведьмы.
- Все хорошо,- приложив указательным палец к губам в знак молчания. Айра поймала себя на ощущении, что где-то сегодня она уже видела этот жест, именно что со стороны и действительно, стоило ей задуматься и в голове возник образ японского мага, который так не по восточному опоздал и этим движением молчаливо объявил о своем прибытии.
Нельзя было сказать, что интерн успокоилась, но она определенно выполнила свое собственное желание и взяла себя в руки. Дышать все еще было тяжело, сердце колотилось, как то бывает у кроликов, а руки, пускай и не держащие ничего навесу, тряслись. Девушка точно знала, что этот урок показал ей больше, чем она хотела. Теперь Раду знала, что никогда не научится творить чары без магии, просто потому что есть люди, которым уже не переучиться, впрочем она собиралась ходить на занятия Эзры и слушать, но вряд ли выполнять все, что он говорит. От осознание этого факта внезапно стало словно легче жить. Будто в одном образе "магии без палочки" собралось все неприятное, что случалось и теперь оно было на почтительном расстоянии и совсем не мешало жить. В письме она обязательно объяснит это магу Востока.
-Я не смогу этого сделать,- Варвара даже как приличная ученица подняла руку, а после заговорила, голос ее заметно дрожал,- я никогда не буду колдовать без палочки,- решение было принято, а уверенность, которая была в ее взгляде была непоколебимой.

К тому времени, как Катц свернул действие своего заклинания, Мишель уже какое-то время сидел и ровно смотрел вперед. В темноте он особенно не видел преподавателя - только его силуэт, но этого было достаточно, чтобы понять, куда смотреть, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Юноша хмурился и несколько щурился, чтобы углядеть хоть что-нибудь, но поначалу действительно видел только силуэт.
Мысль, которая пришла ему в голову во время этой "тренировки" - или как там это можно назвать? - никак не хотела уходить и развивалась в какое-то общее негодование. Амон наклонил голову, когда тишина вокруг развеялась, разом навалились звуки, которые до того не были слышны: биение сердца, чей-то вздох, полушепот, который сейчас было хорошо слышно (хоть и невозможно разобрать слова). Он услышал, как зашевелилась под стулом собака, находящаяся чаще всего в состоянии некоего напряжения каждый раз, как только они с хозяином переступали порог этой аудитории. А уж после таких заклинаний Сету, наверное, было еще тяжелее.
Но Ру сейчас не так интересовал пес, как слова Катца. Так, значит, заметил замешательство? Значит, неплохой преподаватель. Впрочем, Эзра Катц уже успел доказать, что обладает неким педагогическим талантом. На его совсем необязательный курс продолжали ходить люди. А это значило, что он интересен.
Вон, Мишель сам ходил с удовольствием. Единственное что, он ходил определенно не для того, чтобы научиться колдовать без палочки. У него были совсем другие цели. Тем более, что некоторые вещи можно наверняка и с палочкой сотворить. То же заклинание этого вакуума и полной тишины. Обычное заклинание. Просто его не изучают, видимо, на курсе чар...
Между тем преподаватель заговорил, отметил, что имеют место ошибки...
И первой согласилась с ним мисс Раду. И снова это не удивило Амона. Эта девушка определенно могла легко признавать свои ошибки, потому что ей нечего бояться. По крайней мере, так казалось Мишелю.
- Согласен, - произнес он после того, как девушка замолчала, - я тоже не смогу этого сделать, - но он все-таки сформулировал свою проблему более детально, - я не способен представить, что моя магия, магия, которая есть внутри меня, внезапно уходит из моих рук и превращается во что-то чуждое мне по природе. Это как-то неестественно и дико.
Да, именно это беспокоило юношу - перспектива отдать часть своей магии (и это не важно, что она восполнится. Плохо уже то, что ты ее куда-то отдаешь) ради того, чтобы сотворить чару, оказалась для него непосильной задачей. Он слишком бережно относился к себе и своим способностям. Он слишком любил себя и свою магию, чтобы ее отдавать куда-либо.

С первыми словами профессора Джинджер наконец решилась открыть глаза. Сначала чуть-чуть приоткрыв правый глаз, девушка недовольно скорчила рожицу. Разумеется, её рука была пуста, ни о какой магии и речи идти не могло. Испытывая достаточно смешанные чувства, что-то между обманутым доверием, разочарованием (то ли в своих силах, то ли просто в себе) и непониманием - что же она сделала не так? - Джи наконец открыла глаза до конца и выслушала профессора. Тот убрал эту чару, погружавшую всех в такое спокойствие, но не зажигал свет, так что положении, в котором теперь находились участники семинара, можно было бы назвать неким переходным: вроде бы все и в сознании, и в естественном для себя настроении, и при этом было что-то и от того особого состояния...Джи никак не могла подобрать ему названия. Впрочем, просто Состояние тоже бы подошло, наверное.
В этом полумраке едва было видно даже тех, кто сидел не очень далеко, но вот голоса не узнать было сложно. Первой после слов преподавателя заговорила мисс Раду, и голос её ощутимо дрожал. Джи не могла понять, почему, впрочем, она и не пыталась. Повернувшись к остальным, девушка прищурилась и попыталась рассмотреть кого-нибудь в этом полумраке, словно хотела убедиться, что не только у неё, ни у кого не вышло то, о чём просил профессор Катц. Пусть это и было очевидно из его слов, всё-таки девушке буквально необходимо было убедиться в этом самой. Так было куда...спокойнее, что ли. Наверное, всегда легче переживать собственную неудачу в компании таких же неуспевающих, чем быть единственной или в числе немногих не преуспевших.
Наконец кто-то высказал предположение, почему это ни у кого ничего не вышло. Этим кем-то, как ни рутинно, оказался Ру. Впрочем, это уже перестало раздражать, но опять-таки, только на этих семинарах. Мишель высказал куда более логичное предположение, чем поначалу было у самой рыжей. А предполагала она, что дело было в их неуверенности или, наоборот, самоуверенности. Догадка родилась после слов мисс Раду, а её далёкость от истины обнаружилась после высказывания Ру, пусть и не напрямую это следовало из его слов. Конечно, для чистокровных, всю жизнь живших с этой магией - пожалуй, тут даже можно сказать, с этими стереотипами о магии, - как следовало из слов египтянина, сложно представить себе то, что выбивается из их рамок бытия. Но это не объясняло неудачу самой Джи, прожившей среди этих стереотипов меньше трети своей жизни. А уж после некоторых демонстраций от профессора Катца девушка буквально грезила о беспалочковой магии, легко проигрывая свои похожие действия в своём воображении. Конечно, это и могло вызвать такую самоуверенность, но теперь рыжая не видела в этом. Когда это кому-то мешала уверенность в своих силах?
- Может, дело именно в этом? - решила высказаться и она после слов Ру. Вскакивать на этот раз со своего места она не стала: всё равно ж ни зги не видно. - Мы привыкли творить магию только с палочкой - или с жезлом, или посохом, или погремушкой, или чем там ещё - вовремя оговорилась Джи, - и для нас до сих пор непривычно не использовать ничего для этого? - Это скорее воспроизводило то, каким путём она дошла до предыдущей мысли, поэтому девушка поспешила продолжить: - Я хочу сказать, что из-за этого мы вроде как переносим те же ощущения, что и с инструментом, на колдовство без него? Совершаем те же жесты, произносим те же слова, и в итоге ждём того же результата: что заклинание сойдёт с палочки, а не откуда-то ещё. - Краем сознания Джинджер казалось, что где-то в её рассуждениях присутствует некий изъян, но ошибаться она уже не боялась. Самую глобальную ошибку она сегодня уже сделала, хуже уже не будет.

Отредактировано Ginger V. Fowler (2014-03-09 21:32:42)

Как чувствовать магию? Казалось бы, такой простой для волшебника вопрос, а некоторые над ним мучились как последние магглы. Эмма была среди этих мучеников, и это сильно било по ее самолюбию:  до этих семинаров МакГонагалл считала себя как минимум одной из лучших студенток Хогвартса, и тут ее ждал такой облом. Она не чувствовала, то, что со слов Катца, должна была чувствовать, ровным счетом ничего. Но надо отдать ей должное, попытки рейвенкловка предпринимала: в моменты колдовства Эмма силилась «что-то» почувствовать, а под одеялом пыталась вспомнить свои детские переживания в моменты спонтанного волшебства. Но ничего прочувствовать ей до сих пор так и не удалось.
Сказать, что МакГонагалл это расстраивало, это ничего не сказать! Девушка разочаровалась в себе, магия, о которой она только слышала, стала для нее мечтой, терять мечты было очень больно. Главной ее проблемой, наверное, и стала эта одержимость – в свободное время Эмма стала доводить себя до исступления в попытках силой мысли творить волшебство, она сосредотачивалась на самом физическом моменте колдовства, и совершенно отбрасывала любую душевную или духовную составляющую – она абстрагировалась от самой себя, насколько это было возможным, а ведь магия заключалась не в воздухе, а в ней самой.
На всех семинарах, МакГонагалл только слушала, да и говорить ей было нечего, ответов на вопросы Катца она не знала, строить догадки в заполненной аудитории не любила. Пока длилось обсуждение, могут ли цветы колдовать, Эмма силой воли заставляла себя слушать, ей было, важно не пропустить ничего из слов преподавателя, у нее же ничего не получалось ни колдовать, ни чувствовать, но обсуждение мягко говоря шло не в том русле.
- Действительно, тема нашего семинара сегодня "Чувство магии без палочки". Тем, кто не был на моем первом семинаре, придется немного сложнее, чем тем, кто присутствовал с самого начала. Сейчас я погружу вас в состояние, где у вас будет возможность мыслить отдельно друг от друга, ориентируясь только на себя. Ничья больше речь не должна смущать ваш разум. Начнем.
Когда светская беседа, наконец, окончилась, Эмма Ессэ чуть не подпрыгнула на стуле от неожиданности и… радости, все-таки она приходила сюда послушать совсем не о буддизме (хоть о нем она ничего и не знала, но интерес у нее различные религии все равно не вызывали). Что планировал делать преподаватель, она смутно представляла, на первой лекции ее не было. Где-то в подсознании она ощущала важность этого действа, словно это могло стать решением ее проблем с беспалочковой магией.
Голос Катца не усыплял, а скорее совершенно успокаивал, абстрагировал от мира и позволял остаться наедине с собой, Эмма не могла найти подходящих слов для тех эмоций, ей без того было очень тяжело погрузится в себя, а тем более почувствовать чувство, сопровождавшее творение чар. Но она старалась, и ей начало казаться, что что-то иное - совершенно естественное, и в тоже время новое, - выступает на поверхность сознания, (конечно в этом была заслуга преподавателя, наедине с собой Эмма максимум бы начала злиться). Откараскаться от своих переживаний было сложно: новое чувство прорывалось сквозь призму отчаяния, что у нее снова не получиться ничего. Собственно, отчаяние победило, как только преподаватель предложил перевести чувство магии в руку. МакГонагалл открыла глаза и незаметно стерла слезу с края глаз. Она огляделась, кажется, она была чуть ли не единственной (на ее мнение), кто так и не смог справиться с заданием. Девушка провела рукой по парте, в какой-то момент ей захотелось убежать – ей было действительно стыдно и плохо, она не только разрушала свою мечту, это был удар и по самолюбию, - Эмма ногтями до боли впилась в дерево и все-таки не сдвинулась с места. Надежда умирала последней.
Но погружение прервалось также для других присутствующих, МакГонагалл это отнюдь не порадовало, все приходили в свое обычное состояние, и могли снова завести беседу в другую степь, или что хуже начать обсуждать успехи. Вот Катц решил начать с обсуждения проблем, мудрое решение, но рейвенкловке оно абсолютно не помогло. Она не была готова делиться частичкой себя со всей аудиторией (а как иначе, когда беспалочковая магия стала маниакальной идеей), но к счастью, Малфой и Фаулер частично выразили ее мысли. Эмма с надеждой уставилась на преподавателя, хотя отчаяние, что она так и не научится колдовать без палочки никуда не делось.

Сердцебиение Варвары было все таким же учащенным, что было так непривычно. Да, сердце юной и привлекательной особы, редко испытывало огромные скорости, словно бы чувствовало родовую принадлежность волшебницы. Некромаги работали с теми, чье сердце уже никогда не станет отбивать музыкального ритма.
Девушка чувствовала взгляд Малфоя, даже сквозь этот полумрак. Не зря же многие говорят, что боковое зрение у представительниц слабого пола развито намного лучше, а интер чар еще обладала необычной и слишком прямолинейной интуицией. В куче все это позволило практикантке почувствовать то недоумение и волнение с которым смотрел на нее представитель древнего, знатного, аристократического рода. Но Раду было не догадаться, что причиной тому была ее удивительная уверенность в правильности своего решения и слушая дальнейшие ответы детей, Айра осознавала что никто, кроме пожалуй Эзры, не сможет понять насколько верным были ее слова для самой нее.
Варвара знала, что не ошиблась. В отличии от учеников, которые говорили о невозможности колдовать без палочки на данный момент, потому что еще не поняли, не научились, она говорила о другом. Ее слова касались абсолюта, касались самой составляющей ее души, характера, возможно даже привычек. Румынская волшебница не привыкла говорить что-то, но при этом оставлять себе возможность для шага назад. Может быть поэтому, не смотря на стресс, на тот кризис, что сейчас с ней случился, происходил, не в прошлом, а в реальном времени, она отчетливо понимала что будет делать и чего хочет. Возможно, даже та самая паника, которая подступила к горлу, помогла ей увериться в себе. Айре так этого не хватало. А слова Катца, его взгляд, который она казалось чувствовала даже несмотря на стекла его темных очков, помог ей выдохнуть и слегка, мимолетно улыбнуться.
Раду была удивлена просьбой преподавателя, но легко кивнув поднялась со своего места и отправилась к нему, ожидая дальнейших указаний. Она не представляла, что же он попросит сделать. Пока практикантка шла, она предположила, что его выбор касался не их личной переписки и знания друг друга, все дело было в том, чем же Варвара занималась в этой школе. Она была интерном чар, и эти заклинания ей творились исключительно с палочкой, правда когда-то в Дурмстранге у нее был и посох, но тот не прижился, не понравился девушке. Скорее всего Катц попросит ее что-нибудь наколдовать, а это делать она умела.
- Все, что вам будет угодно

Мишель молча согласно кивнул на предположение Эзры Катца о том, что он не собирается учиться колдовать без палочки. Он никогда в жизни не откажется от палочки и жезла. Эти два символа его могущества. Два символа, равно как похожие два в руках древних фараонов. Символ власти. И ни один фараон не отдаст своих жезлов кому бы то ни было. Ни один фараон не станет отказываться от них ради сомнительного дара убеждения. И профессор Катц был прав. Чувство собственничества тут было совершенно ни при чем. Это просто ощущение, не более.
Ру слушал внимательно, пытался понять то, что говорилось, но не через призму собственной неудачи, а так, как это понимал сам профессор. Это оказалось сложнее, чем он думал. Все-таки играла роль разница менталитета и тот факт, что Мишель уже успел отказаться от затеи, но пока еще не нашел настоящей причины своего пребывания на этих семинарах. Он ведь остро чувствовал, что не собирается их бросать.
И, наверное, в первый раз за эти семинары Ру не стал поддерживать Скорпиуса в его словах, хоть с некоторыми из них он был точно так же согласен - у Катца определенно была какая-то цель, зачем же иначе он вообще приехал сюда из Тибета? У Мишеля, вон, тоже была цель. Ему нужна была невеста и чуть больше европейских нужных знакомств. А что нужно профессору? Хороший вопрос. И Ру поддержал бы Скорпиуса в этом вопросе, если бы речь на семинарах не шла совсем о другом.
"Ты разозлился," - умиленно подумал Амон, улыбнувшись, а потом с лукавым интересом перевел взгляд с Малфоя на Катца. Вот действительно интересно, как теперь выкрутится этот человек, который здорово умеет говорить. Надо бы тоже научиться так оперировать чужим языком.
Правда, внутри шевельнулось другое ощущение. Предположение, что Эзра Катц сейчас снова сотворит то самое... когда Мишель вновь почувствует золото собственной магии в венах. Он в какой-то момент перевел взгляд на свои руки и заметил, что они едва подрагивают. Определенно это означало только одно: он очень хотел бы ощутить это снова. Потрясающее чувство... когда оно будет вновь? И такое же? Или все-таки оно будет иллюзорно другим? Может, Катц действительно мошенник?

Губы Скорпиуса дрогнули в подобие улыбки, когда он услышал про айсберг. Это сравнение показалось более подходящим под ощущения, связанные у наследника Малфоев с занятиями «Другой магией», хотя смысл слов преподавателя, возможно, куда лучше передавало растущее и требующее терпение дерево. Именно об этом он говорил и любому должно быть понятным, что нельзя получить одну единственную почку, не взрастив целого растения. Дерево требовало терпения и последовательных усилий, айсберг, верхушкой которого является магия без палочки, что-то таил в глубине и величаво объявлял об опасности.
До этого мгновения Скорпиуса мало волновали мотивы Эзры Катца, но сейчас он невольно задумался, что нужно этому человеку? Ни к каким конкретным выводам юноша не пришёл, но пообещал себе обязательно всё выяснять.
«Впрочем, — с некоторым раздражением и разочарованием подумал Скорпиус, — возможно, ничего выяснять не нужно».
Скорпиус не был человеком, готовым тратить время и усилия без желания получить результат. Он отличался живым умом и любопытством, которое раз за разом приводило его на всевозможные семинары, но никогда не ходил на них просто для того, чтобы посетить занятие. Скорпиус всегда рассчитывал на результат. Даже сейчас он прекрасно понимал, что не сможет охватить всю «Другую магию» менее чем за год, но, так или иначе, надеялся овладеть хотя бы той её малой частью, которая касалась магии без палочки. Если на это нельзя рассчитывать, ему невольно приходилось задумываться, а стоят ли подобные уроки его времени? Времени шестнадцатилетнего подростка, которое всегда можно потратить с более соответствующим его возрасту толком.
Ему пришлось напрячься, чтобы отпустить навязчивые и сейчас не нужные мысли и сосредоточиться на занятии. Профессор, вольно или невольно, всегда уводил тему, которую поднимал Скорпиус, в несколько иные ему дебри и отвечал настолько многословно и пространственно, что юноша не чувствовал себя в полной мере удовлетворенным его ответами. Он не спорил, сопротивление, несомненно, вызвало бы агрессию со стороны слизеринца, но и соглашался таким образом, что Скорпиус переставал думать о первоначальном предмете разговора и цеплялся за детали. Это, несомненно, отвлекало. Скорпиус чувствовал потребность после каждого такого ответа подумать, взвесить все доводы и снова обратиться  профессору спустя сутки или даже неделю. С одной стороны, это означало его заинтересованность, но, с другой, он невольно начинал чувствовать себя каким-то необразованным и глупым. Подобные ощущения ему не нравились.
— Я понял вашу точку зрения, профессор, — произнес Скорпиус, вопреки своей привычке, четко чеканя каждый звук, — но не могу с ней согласиться. Когда мы едем по обмену в другую страну, мы, так или иначе, знаем её язык и способны хоть как-то на нём изъясняться. В нашем случае, вы предлагаете, не имея даже поверхностных представлений, освоить ваши термины, принять их на веру и, основываясь на них, воплотить вашу магию.
Скорпиусу не нравилась идея разводить дискуссии непосредственно на уроке. Даже не обладая достаточным количеством дипломатических навыков, он понимал, что легче любые люди соглашаются не на аудиторию, а один на один. Желание Скорпиуса продолжить разговор основывалось не на желании убедиться в собственной правоте — мотиве, наиболее свойственном юному Малфою, — прямо сейчас, не откладывая на потом он хотел понять.
— Я не говорил, что вы должны разжевать каждому студенту его чувства. Я предложил изъясняться более понятным нам языком, чтобы экскурсия в вашу магию могла дать какой-то реальный результат. Несмотря на то, что вы владеете магией с палочкой, вряд ли сама система преподавания аналогична той, которая есть в Хогвартсе. Магия — это всегда только магия, она не различна по своей сути, но подход к магическому образованию может быть очень разным. Возможно, если бы вы подобрали другие, более соответствующие нашему представлению магии слова, мы бы смогли понять быстрее.
Терпение, в конечном итоге, никогда не было добродетелью Малфоя. Он мог усидчиво заниматься, но всегда нуждался в мотивации. Шагая по длинной лестнице знаний вверх ему нужно было знать не только итог — результат, к которому он стремился, — но и количество ступеней, и назначение каждой из них. Ему нужно было убедиться, что этот путь единственный и необходимый.
Эзра ничего подобного не объяснял. Он вёл по своей лестнице, заставляя студентов шагать по ней вслепую. Конечно, те, кто пройдут до конца, проникнуться к такому поводырю симпатией и уважением, он станет для них настоящим Учителем, но Скорпиус, не способный кому-либо слепо доверять, испытывал нечто сродни инстинктивному страху. Методика профессора вызывала у него сомнения, а сам он начинал казаться едва ли не обманщиком. 
— Может быть, я не прав, — Скорпиус улыбнулся уголками губ. — Может быть, ваш… — он на мгновение замялся, подбирая подходящее слово, — эксперимент с мисс Раду поставит всё на свои места. Впрочем, я хочу обратить внимание на то, что с «почувствовать» ни у кого здесь вашими усилиями проблем нет. Возможно, вы ставите задачу неправильно.

Наверное, именно поэтому Раду не любила людей. Ей проще было быть с самой собой наедине, чем окруженной толпой существ, которые так противоречивы и не собираются понимать друг друга, а пытаются только навредить. В воздухе зависло неприятное напряжение, которое Варвара, даже не будучи эмпатом чувствовала, а может просто себе воображала. Девушке нравились оба и Эзра, и Скорпиус, но видимо женская интуиция, которая иногда присутствовала и в интерне чар, кричала ей о том, что эти двое никогда друг друга не поймут из-за твердолобости и вредности. И если этим двум представителям мужского пола было в общем-то все равно, пережив эту ситуацию они о ней забудут, то Айре это сулило достаточно глобальные проблемы. Причиной всему было то, что девушка хотела поговорить с Малфоем о четвертой силе, а теперь придется это делать не упоминая имени Катца всуе. Ей предстоит изворачиваться, крутиться, а это очень редко получалось у прямолинейной румынской волшебницы.
Она не заметила, как поморщилась, посмотрев куда-то в сторону, но уже сжимая палочку в руках и ожидая более развернутой просьбы от ведущего семинар. И она услышала то, что ей было нужно. Мысль о чарах, которые ей хочется исполнить пришла сразу, в светлую голову практикантки, скорее всего причиной был тот факт, что это было одно из последних заклинаний, которому ее обучил профессор, оно получалось еще далеко не всегда, но сейчас Варвара верила, что карты, которые у нее в руках, ей помогут и она выиграет партию за огромным преимуществом. Во-первых, перед тем, как ей предстояло совершить волшебство, она будет семь минут находиться в окружении чар восточного мага, скорее всего они будут снова направленны на успокоение, отречение от чувств. Во-вторых, девушка ощущала в себе силы и желание сотворить что-нибудь с помощью волшебной палочки, а как все помнят сила желания волшебника творит настоящие чудеса. А третьим был тот факт, что заклинание, задуманное ей было очень красивым и могло успокоить пыл горящих эмоциями сердец. Да, скорее всего таких не найдется, ведь заклинание, которое запустил Эзра приводило странное эмоциональное состояние.
- Lapsus Nivis,- по прошествии нужного времени и ощущая не совсем приятное отвлечение от собственных чувств, девушка сделала то, что обещала. Впервые за ее практику, это волшебство получилось у нее так, как ей хотелось, что вызвало улыбку на лице интерна, которую она попыталась тут же скрыть.

Эмма походила на паука, запутавшегося в собственной паутине, хаотично дергающего лапками и от этого все сильнее отдаляя от себя цель. Поскольку в ее знаниях о беспалочковой магии не хватало азов,  понять суть слов Катца было нелегко, с каждым его предложением появлялось все больше вопросов и сомнений. Эмма, чей главный навык заключался в умении учиться и познавать, искала для себя лазейку, чтобы не сдаться, рухнув в объятия отчаяния. Вероятно, в словах учителя было мало ободрения, ведь Катц не был профессором в полном смысле этого слова, утешать кого-то или подбадривать, не должно было входить в его задачи, но навязчивая идея освоить этот способ волшебства способствовала-таки услышать в них подсказу. Возможно, МакГонагалл истолковывала все так как ей самой хотелось, но того было достаточно, чтобы справиться с неуверенностью. Она решила  перестать использовать старые методы обучения, и сейчас больше доверится преподавателю. Когда обучение начиналось без азов и сразу с практики, самым важным было доверять Катцу и больше тренироваться. Другого пути для Эммы не существовало, ведь Езра Катц  был единственным в Хогвартсе (а может и Англии?), кто владел этой магией, его следовало или слушать или бросить эту затею.
Но, наверное, не все так считали…
Только МакГонагалл постаралась отбросить прочь навязчивые мысли и снова принялась внимательно слушать преподавателя, как Малфой начал предъявлять претензии (именно так показалось девочке). Эмма  откинулась на спинку стула и закатила глаза, Скорпиуса же силой никто не держал, он был волен покинуть  аудиторию в любой момент.  Ей не нравилось, когда задавали подобные вопросы, равно как и люди, интересующиеся, зачем другим то и это, сующие свой нос в чужие дела. Вот ее абсолютно не волновали мотивы Катца, он принялся объяснять им хоть что-то из раздела беспалочковой магии, и на том «спасибо».  В действительности, плохим учителем он не был.
Плохой учитель продолжил бы доказывать свою правоту, Катц же вел семинар далее. Эмма с любопытством провожала взглядом мисс Раду, об этой девушке она ровным счетом ничего не знала, хоть та и была интерном некогда любимого профессора. МакГонагалл сконцентрировала свое внимание на колдовстве Айры, погружаясь в состояние полного умиротворения. Перед глазами замелькали неясные, давно забытые картины прошлого,  но они быстро прошли, оставив по себе только пелену света. Эмма неожиданно ощутила запах ледяного северного ветра, сорвавшегося с вершин гор, он походил на запах шотландских высот, но в тоже время был совершенно иным. Сейчас девушка не могла вспомнить откуда он, это таило в себе подсознание, сохранившее  этот запах более чем на двенадцать лет. Такой, насыщенный морем, воздух можно было вдохнуть только за полярным кругом в Скандинавских горах. Эмма с удовольствием ощущала его, хотя, когда Катц описывал будущее действие своего колдовства, она ждала совершенно других ощущений, возможно, запах Грампианских гор и вкус кранахана. Наверно, это волшебство взывало к истинным, подлинным чувствам, даже к тем, что были оставлены в раннем детстве. Чувство было родным, и казалось, всегда было с Эммой.

Отредактировано Emma McGonagall (2014-04-09 20:24:23)

Который раз я вспоминаю тот день, когда сильнейшая вьюга обрушилась на мою школу. Нам запрещено было выходить из замка и это было странно, словно они, кудесники, чародеи, маги, не могли смягчить погоды, отвести ее от территорий Дурмстранга. Наверняка что-то непонятное, невообразимое происходило в этой дымке, в этой мгле. Я сидела у окна и всматривалась в падающий кружащийся снег, но совершенно ничего не могла увидеть, разглядеть. Словно там, за место земли были реки молока, в которых мы вместе с замком и утопали. Мне не было страшно, даже наоборот, чувство свободы одолевало мое сердце, мою душу. Я веровала в то, что после такого снегопада мир станет лучше, он изменится но обязательно станет прекраснее, сильнее и я смогу уверение идти по земле, словно вместе со снежинками все мои сомнения утопали в том молочном океане и, пожалуй, я не хочу забывать это ощущение, хочу помнить то, что сможет меня успокоить, сможет помочь выдохнуть и перевернуть завершенную страницу жизни. Наверное, это глупо связывать подобные вещи с природным явлением, но совпадения в жизни имеют место быть.
15.11.2022 
И оно... получилось, получилось так, как себе не могла представить юная наследница румынского рода некромагов. Из-за таких случаев очень трудно не поверить в свои собственные силы, очень трудно не сделать новый шаг, не отпустить то, что было в прошлом. Да, глупая детская обида уйдет не сразу, но первый шаг на встречу будущему уже был сделан. Это случилось еще раньше, чем Варвара произнесла слова заклинания, вчера вечером-ночью, когда она поняла что ей нужна помощь, когда она просила и получила ее, в необыкновенном виде, в удивительных чувствах и последующем сне, который вместе со всем остальным вдохнул новые силы.
Пускай в середине этого семинара было ужасное отрицание, очередная паника, но все было так, как должно было быть и сейчас стоя под этим снегопадом-звездопадом, Раду улыбалась, достаточно мягко, пускай не открыто, но улыбалась, рассматривая не только то, что происходит вокруг, но чувствуя и собственную душу, вспоминая молочный океан, ледяную дымку и то ощущение свободы, силы и веры в себя.
Постепенно действия чар завершали свои действия и Эзра Катц заговорил, и, интерну показалось, что мужчина устал, но наверное так и должно было быть, он много колдовал за последний час, да еще и массово. Раду снова стала серьезной, поймав одну из последних снежинок себе на раскрытую к верху ладонь.
- До свидания,- попрощалась с Катцем, переведя взгляд со своей руки на мужчину, после чего развернувшись, одной из первых покинула класс, двигаясь как обычно достаточно быстро и четко, пытаясь ни с кем не столкнуться, пытаясь скорее дойти до своей комнаты и записать все то, что было в душе, но понимая, что беда, что случилась в начале октября окончательно отпускает ее из своих лап.

К стыду своему, Джи Фаулер в определённый момент просто выпала из течения дискуссии. В конце концов, она даже не была рейвенкловкой, ни семикурсницей (рыжая смутно подозревала, что в этой аудитории она самая младшая, хоть это играло мало роли), даже не самой усердной ученицей на своём курсе. Она просто была рыжей полукровной гриффиндоркой, которая любит летать на метле и варить зелья. Ни больше, ни меньше. Пока что она не в силах была понять всё то, что обсуждали сейчас Малфой и профессор Катц - или, во всяком случае, ей самой так казалось. Поэтому Фаулер просто приняла свою излюбленную позу с головой на руках, не закрывая глаз, но и не вслушиваясь чересчур внимательно, улавливая скорее интонации и обрывки фраз, но, опять-таки, не вникая ни в какие смыслы. Встрепенулась Джи лишь тогда, когда со своего места поднялась Раду и подошла к преподавателю. Ага, сказала себе рыжая, вроде бы что-то начинается. Выпрямившись, девушка начала было внимательно слушать слова профессора и следить за движениями стоявших перед полукругом столов, но... снова заговорил Малфой. Джинджер негромко фыркнула, снова утыкаясь подбородком в парту. Вот что ему неймётся, а? Вслух, правда, своё недовольство гриффиндорка высказывать не спешила, с небывалым интересом разглядывая деревянный узор столешницы. Когда, наконец, слизеринец соизволил заткнуться, и опять заговорил преподаватель, девушка выпрямилась снова, искренне надеясь, что теперь-то наконец семинар продолжится по плану профессора Катца.
Преподаватель, кажется, начал читать заклинание, похожее на то, что он произносил на первом семинаре и сегодня, и всё же какое-то...другое. И в то же время практикантка выпустила заклинание, оказавшееся чарой снегопада, но неожиданный порыв ветра, не слишком ассоциирующийся с такой обстановкой, принёс со стороны колдующей Раду запах...так, наверное, могло бы пахнуть замёрзшее море, но Джи этого не знала, на побережье она бывала только в летние месяцы. Позабыв обо всём, девушка жадно ловила этот запах - или то, что им казалось, - едва чувствуя странноватый аромат песка и золота, приносимый жарким потоком воздуха, или какой-то вовсе непонятный запах, словно бы вплетённый в спокойный ветерок, неотделимый от него... Но все ощущения перекрывались студёным солоноватым запахом, обступившим, казалось, со всех сторон, в котором соль и холод попеременно преобладали друг над другом. И, когда чара профессора Катца сошла на нет, стужа окончательно победила. Открыв глаза - оказывается, всё это время она держала их плотно зажмуренными, - Джи наконец увидела и остатки чар мисс Раду. Машинально рыжая задрала голову к потолку, пытаясь поймать снежинку языком, но без привычной широкой улыбки, которую вызывал у неё снегопад. Джи, не смотря на свой взрывной, явно "летний" характер, обожала зиму, и в особенности снег. Но сейчас...сейчас, когда ощущения, вызванные чарой Катца, ушли, оставив лишь какую-то пустоту. Ну да, она почувствовала магию, сотворённую мисс Раду. А дальше-то что? На первом семинаре она тоже всё почувствовала. Помогло ли это ей сегодня? Едва ли. В абсолютно смешанных чувствах Джинджер едва дождалась завершающих слова профессора Катца, и после них буквально сорвалась с места, едва расслышав о задании на следующих семинар, и, не сказав никому ни слова, буквально вылетела из аудитории, чуть не сшибив в дверном проёме пресловутую практикантку. Не сбавляя скорости, рыжая понеслась по коридору. Куда? Она сама не знала. Куда-нибудь ноги да выведут. Джинджер предстояло долгое время мучительных размышлений, в число которых входило и серьёзное обдумывание, а стоит ли ей быть на следующем семинаре.

Мишель ждал колдовства Катца с нетерпением. Ждал в надежде на то самое чудо, которое ему обещали эти руки, на которых мужчина сейчас закатывал рукава. Ру каждое занятие ждал повторения того самого заклинания. Он, конечно, помнил это чувство, но ему определенно не хватало его настоящего. Иногда он представлял себе, что живет с этим чувством постоянно, а не по мановению рук профессора. Он не один раз во сне видел, как он идет по коридору школы, чувствуя в венах текущую магию, целиком и полностью ощущая то свое могущество, которое открылось ему тогда. Он видел его, ощущал его, осязал его, гордился им. И все ему казалось, что научись он знать и чувствовать, он сможет копить эту силу, копить... копить, чтобы однажды получить безграничное могущество. Настоящую. Истинную силу!
А потом он просыпался. Просыпался с ощущением откровенной утраты. Как будто там, во сне, он потерял какую-то весомую часть себя и страстно хотел вернуть ее обратно. И каждый новый поход на семинар с одной стороны приносил ему удовлетворение познания, а с другой стороны тяжесть разочарования: Катц не повторял своего эксперимента. И это было как-то неприятно обидно, словно у Мишеля забирали какую-то очень нужную ему игрушку.
И приходилось терпеть и ждать. Ждать и терпеть.
И вот, наконец, он получил эту возможность. Профессор сказал, что сегодня они будут чувствовать.
Любая задержка сейчас вызывала у Мишеля раздражение, он почти физически ощущал в своих венах боль от напряженного ожидания волшебства. Взгляд его успел потемнеть, когда Катц, наконец, начал говорить, предвещая заклинание. Юноша мгновенно забыл о своем зарождавшемся гневе и посветлел в блаженном ожидании.
И вот... несколько слов, неуловимое движение рук азиатского волшебника и...
И по венам снова потекло черненное золото. Снова налились приятной тяжестью руки, снова золото медленно от самого сердца, разгоняемое его биением, расходилось по телу, пропадала кожа, пропала одежда... все становилось неважным: только четко вырисовывались вены, по которым текла его собственная магия. Та магия, которую он, по словам Катца, должен отдавать в пространство, создавая магию. Ха! Как бы не так!
И в этот момент по столешнице от ладоней Мишеля начали плавно расходиться бронзовые с позолотой круги ровно по линиям годовых колец дерева, словно обозначая таким образом, что не только Мишель имеет такую магию. Вон, даже у стола она есть. Но в этот момент Ру показалось, что это его собственная магия растекается от его ладоней. Он судорожно сжал руки, боясь, что магия вытечет из ладоней или кончиков пальцев, с каким-то ужасом посмотрел он на то, как растекаются эти круги, а потом... потом взгляд его перешел на соседа по столу.
Каково же было изумление молодого волшебника, когда он увидел рядом с собой не просто человека, а такого же вот, как он сам, состоящего из одной кровеносной системы человека, по сосудам которого тоже текла магия.
"Моя... моя же," - недоуменно подумал Мишель, не в силах что-то сказать налившимся тяжестью языком. Он сейчас остро чувствовал необходимость отобрать то, что текло у кого-то другого. И не потому, что у него было лучше, а потому, что все это обязательно должно принадлежать ему. И только ему. Это его магия. Его могущество.
Ру шумно выдохнул, но не услышал выдоха, а увидел, как из его носа завитками по воздуху пошла его магия, уже какая-то другая, но определенно его. Так же шумно Ру вдохнул и задержал дыхание, не желая терять даже такой маленькой крупицы могущества. И пока он следил за движением тонких завитков нитей, летящих по воздуху, взор его невольно поднялся до двух фигур, таких же, налитых золотом с примесью. И он не успел оценить мощность и давление магии в этих телах, когда с одного из них золото прокатилось по руке, налилось в кулак, а потом вытянулось через тонкую, словно ртутную, палочку и...
И в этот момент с потолка легкими золотыми пушинками начали лететь капли его золотой магии. Ру чувствовал, что вся эта магия - его. И только его. Жажда обладать ею всей, без остатка, совершенно вскружила голову юному волшебнику. Он медленно развернул свои удивительные руки, глядя на то, как на его пальцы и ладони раскаленным металлом падает его волшебство. Ему казалось, что его вены способны впитывать магию через свои тонкие невидимые стенки, и что так и есть. Так и есть, когда...
Эзра Катц завершил заклинание.
- Нет, - с трудом выдал Мишель, глядя на то, как рукам его возвращается обычный вид, как капли магии превращаются в обычные снежинки, как его... его магия теряется, пропадает за слоем мышц и кожи, - нет...
С необъяснимой ненавистью посмотрел Ру тогда на Катца, лишившего его его собственного могущества. Посмотрел, а потом резко встал и почти как Фаулер незадолго до него, быстро покинул кабинет. Только его исход был хоть нетерпеливым, но привычно божественно-величественным. На этот раз Ру не попрощался.
Сет подорвался следом за хозяином, поджав свой тонкий лысый хвост.