В спальне тихо. Совсем тихо, ты даже слышишь свое дыхание, как шуршит платье от каждого движения или приминаются пружины матраса под тобой. Давно ли ты слушала подобную умиротворяющую тишину? Пожалуй, три года уже прошло, а показалось, что вечность. Отвыкла как и любой солдат-срочник, что прожил неопределенное время в горячей точке, узнавший, что такое подъем по сигналу тревоги или хлопок разрывающейся совсем близко гранаты. Та, другая жизнь тебя оглушила, контузила, в определенном смысле ты стала калекой: неправильной в эмоциях, загрубевшей, отвыкшей от жизни и семьи. Тебе жалко было родных, что им придется терпеть твои заморочки, но тебе больше некуда идти. С натяжкой хотелось верить, что пройдет время и вернется прежняя Уолли. Надежда, пожалуй, это единственное, что не отнять у человека.
Сидя на застеленной покрывалом кровати, рядом с раскрытой коробкой для мужниных вещей, которые упаковывала для переезда, разглаживала на коленях мужской свитер. Медленно, аккуратно гладила пальцами, выпрямляя неровности и складки, с той затаенной любовью, что не могла передать его обладателю. Никогда не видела этой вещицы. Должно быть, она была куплена за время твоего отсутствия. Только мысли явно не о ней.
Словно в отражении, на душе было все скомкано: и радостно, и грустно, растерянно и тревожно. Не могла понять, что выбрать.
Остаточная фоновая радость от переезда и воссоединения с семьей была первой. Возвращаться всегда трудно, но в этот раз ты поборола себя, зная, что так будет лучше. Может быть, не для всех, но для тебя точно. Хватит геройствовать. Все, что нужно было, ты уже успела себе доказать за прошедшие годы, а остальным ничего не должна. С неправильным облегчением подавала рапорт о расторжении контракта и собирала вещи. Волновалась перед встречей с мужем и дочерью, а потом все как рукой сняло. С оголодалой жадностью слушала голос Кейдена, спокойный и уверенный. С нерастраченной материнской заботой гладила Мередит по волосам, даже не замечая, как она отстраняется. Поощряла их рассказы о том, что произошло за последние месяцы, желая знать абсолютно все-все. Ты снова возвращаешься в их жизнь, хочешь наверстать упущенное.
А потом эйфория угасла, настала грустная действительность. Увидела, что все эти годы они прекрасно обходились без тебя. Рассмотрела дом, в котором так и не удосужилось пожить больше пары дней. Ощутила себя лишь гостьей, чужой. Поняла, что ничего не знаешь об их повседневном укладе. Едва переступили порог, все разбрелись по своим делам, а ты осталась одна, не зная куда идти и чем заняться. Неуклюже путала двери, заглядывала на полки, вслушивалась в тишину и скрип половиц. Это и есть твоя семья, Уолли?
Потерянная, нашла себе занятие на время, чтобы до конца не погрязнуть в хмурых мыслях. В то время, как Кейден разбирался с рабочими документами, ты начала собирать его вещи. Необычно снова о ком-то заботиться в быту. За плечами уже двадцать лет брака, а все словно с самого начала, осторожно и неопытно. Ты с радостью прикасаешься к вещам мужа, будто бы в этом есть частица какого-то сокровенного доверия, а не обыкновенные сборы. Сейчас даже такое примитивное занятие в радость, ты ощущаешь себя нужной, важной, необходимой. Ты - женщина, которая расправляет мужской свитер с нежностью, осторожно прижимает его к лицу, вдыхая запах мужского парфюма, пота и остаточных ноток стирального порошка. Воспоминания о вашей первой встрече забиваются в голову, какие-то обрывочные фразы, едва запоминающиеся детали вызывают задумчивую улыбку на губах. Все это была так давно, что пора бы забыть.
В какой-то момент видишь на пороге дочь, снова радость отражается на твоем лице. За то время, что вы не виделись, пересмотрела свое отношению к материнству. Видя, как другие матери любят своих детей, как они заботятся о них, вытирают слезы, целуют в щеки, балуют подарками, поняла, что неправильно все. Из-за своего эгоизма лишаешь дочь материнской любви и внимания. Можно ли надеяться на то, что она когда-нибудь поймет тебя и простит за это? А как она похожа на тебя! Такие же черные волосы, черты лица, манера поведения... Только намного, намного красивее и лучше! Но есть ли в этом твоя заслуга?
Она отпрашивается к друзьям, а потом, будто бы вспомнив или не вытерпев, коротко сообщает, что еще один важный период ее жизни пройден без тебя. Точно так же, как и выпускной или череда дней рождений. Мередит не желает объясняться, быстро сбегает из дома, оставляя тебя в растерянных чувствах.
В доме тихо и ты слышишь свое дыхание. Не знаешь, что чувствуешь, что нужно чувствовать в такой ситуации. Твоя семья обходится без тебя. Они даже не посчитали нужным сообщить тебе об активации гена оборотня у дочери! Разве это пустяк или мелочь, которую можно утаить, замять? Разве не ты мать и должна знать обо всем, что происходит в жизни твоего чада? Получается, что сейчас, собирая вещи, ты остаешься абсолютно бесполезной и все такой же чужой?
Пальцы, остановившиеся на вороте свитера, сжимаются, сминая вместе с собой и вещицу. Ногти впиваются в шерстяную вязку. Поднимаешь голову и беглым взглядом скользишь по обстановке комнаты. Еще через минуту не заботясь о состоянии одежды, отбрасываешь ее с колен на кровать, поднимаешься на ноги и выходишь из спальни, в поисках Кейдена.
Замерев на пороге его кабинета, скрещиваешь руки на груди и облокачиваешься плечом о дверной косяк, не произнося ни слова. Просто разглядываешь его, пытаешься вспомнить, такого позабытого годами. Он немного неохотно поднимает от документов взгляд на тебя, выдавливает улыбку, на которую ты ответила лишь едва ли поднявшимися уголками губ.
- Если ты мне дашь его телефон, я позвоню, - слабый кивок головой. Кажется, ты согласна взяться за любую работу, лишь бы снова стать нужной.
Спрашивает, зачем ты пришла. Безобидный вопрос застигает тебя врасплох. И правда, зачем? У вас еще будет время поговорить, так зачем именно сейчас сорвалась с места и примчалась сюда? Выяснить отношения или доказать себе, что о тебе не забыли?
- Может, еще не поздно отменить поездку? Мередит не очень-то хочет уезжать отсюда. Да и ты тоже, мне кажется... - Голос звучит тихо, сама же не спускаешь взгляда с мужа, пытаясь прочитать по его лицу хотя бы какие-то эмоции. - Зря я вмешиваюсь в вашу жизнь и принимаю решения, м?
Виновато опустила голову вниз, прикусила нижнюю губу зубами и пожала плечом.
- Прости, я отвыкла. Научилась спасать чужие жизни, а в своей не могу разобраться.

внешний вид

Нельзя так жить. Раз за разом выстраивать цепочку планов и последствий, в который раз прокручивать все заново, и все равно приходить к неутешительным выводам. Анализировать и вновь делать все заново, но в итоге приходишь в мысли, что это просто пустая трата времени. Можно сделать еще с десяток опытов, заставить помощника в десятый раз отнести все в другую лабораторию, но итог все равно один и тот. Как там? Что пнем об сову, что совой об пень...ну, вы, понимаете. Потому вздохнув заполняешь ровным аккуратным почерком отчет, который завтра утром следует передать в соответствующие ведомства. На этом твоя работа на сегодня окончена, Кейден Фицрой.
Ты совершенно не из тех, кто спешит домой, в стремлении провести время с семьей или еще что-то в подобном духе. Нет, семью ты любил, искренне, но так, как умел. Возможно, именно потому не так уж и часто предпочитал семейные разговоры работе. Но, если бы все свое время Фицрой-старший проводил на работе, и это становилось единственной причиной его отсутствия, то многих проблем вовсе не существовало. Ты никогда не отказывал себе в удовольствии с кем-то перепихнуться, конечно, в стороне от жены, и желательно, дабы она вообще об этом не узнала. Она может не так понять, а ведь интрижка всегда значила для тебя не больше, чем интрижка. Никаких особых чувств, обязательств, обещаний. Все просто, приятно, и не несет никакого вреда. Чувства способны внимать лишь одной женщине, хотя, зачастую ты всегда подчиняешься рациональному расчету, а не каким-либо порывам. Что поделать, такой уж ты есть.
Как ее зовут? Кажется Лизой, она миленькая журналистка из местной довольно влиятельной  газеты, с которой вас свели дела по одному делу. Неважно, важно, чем это кончилось, и какое-то время продолжается. Она тебе нравилась, она так же, как и ты, подчинялась в своих отношениях с тобой простому желанию, а еще обещала написать статейку. Опять же, неважно. И, кажется, слухов не должно возникнуть, хотя на работе у тебя вряд ли кто и решился. Оно им не надо, а ты здесь, чтобы работать, а не выслушивать жалкие попытки людей навредить тебе или твоим родным. Сплетни подобны удару тупым ножом в спину. Больно, но не убивает.
Сейчас ты мог как раз позволить этой самой Лизе, учитывая, что появившееся время позволяет, но сегодня ты хочешь домой. Кажется, ты обещал помочь Мередит. Уоллис, за которой ты всегда немножко случаешь, но никогда не подаешь виду. Не подать слабости даже там, где самые дорогие сердцу люди. Потому закончив с папками, выходишь из кабинета, предварительно предупредив всех, что сегодня ты уходишь. Нечасто выпадают подобные дни, хоть в последний месяц они как раз выпадают чаще всего. Еще в начале года подобных "отгулов" ты себе позволить не мог.
Все шло отлично ровно до того момента, пока ты не заметил на улице недалеко от вашего дома свою жену. Уоллис шла в компании какого-то мужчины, весело смеялась. По идее, ничего криминального. Ей что, нельзя ходить под ручку с другим мужиком? Она что, пьяна? Внутри волной нарастает непонимание перемешанное с легкой ноткой отвращения, но не к женщине, а к ее состоянию. Ты не напивался, никогда себе такого не позволял, всегда держал себя в руках. Опьянение как раз и лишает подобного контроля. Потому одариваешь жену безэмоциональным взглядом, который в твоем случае не сулит ничего хорошего.
- Доброго вечера, - вежливо улыбаешься мужчине, который неловко протягивает тебе руку для рукопожатия. У тебя хорошая фантазия, Фицрой, и видеть её с мужиком, невменяемой, и куда они направлялись доподлинно неизвестно. Так и хотелось схватить ее за руку, притянуть к себе в глупом порыве, дабы показать, что не отдашь. Она никогда не была для тебя данностью или вещью, но сейчас ты слишком резко и ярко нарисовал себе картины того, чтобы могло быть, если бы на этом отрезке до дома вы не встретились. И пожалуй все это резко подтверждает сцена, когда Уоллис роется в чужом кармане, а на лице твоего молчаливого собеседника появляется довольно виноватое выражение лица. Ему и правда лучше уйти, пока ты не дорисовал чудесную картину. В таком случае может быть труп, главное, чтобы только один.
- Похоже кто-то вообще на работе особо не был, - ее честный взгляд не особо действует, и ты вскидываешь бровь, усмехаясь, - И явно не я потерялся, - делаешь к ней шаг, и словно ребенку показываешь, что ваш дом находится ну буквально в метрах десяти-двенадцати от вас самих, а потому ее обвинение прошло мимо, но порядком позабавило. Участливое выражение лица мигом сходит с лица, когда ты говоришь следующие слова, - Пойдем поговорим. - говорить на улице на радость соседям ты не намеревался, и вообще они и так получили достаточно информации для слухов и смешков. Пожалуй, от этого еще больше внутри накатывает глухое раздражение.
- И в честь чего праздник? - грубо спрашиваешь, когда дверь за вами закрылась, без лишних любезностей. Не потому, что зол, а потому, что вообще не любишь тянуть кота за хвост, потому жаждешь удовлетворить свое любопытство прямо сейчас. Ты не выглядишь разозленным, скорее наоборот, расслабленным. Впрочем, уже и так понято, что вас обоих ждет занятная беседа, - И что это был за парень? - тоже немаловажный вопрос, задаваемый после определенной паузы, словно ты сам сомневался задавать его или нет. Даже решать трудно, что больше тебя сейчас выводит из себя. Её пьяное состояние или то, что она гуляла с неизвестным тебе мужчиной. Хотя, даже, если бы с известным, лучше бы не вышло.

      Я пытаюсь понять, в какой же момент мы стали чужими. Но нет, не совсем так, ведь я для него, чужая, в то время как он для меня - всё. Я упустила момент, когда потеряла голову и отказалась от своей жизни; когда Себастьян стал для меня не развлечением, не спутником или случайным любовником, он стал для меня всем. Стараюсь избегать высокопарных фраз, но подсознание упорно твердит одно и тоже же, и это не даёт мне спокойно спать по ночам. Я люблю его так сильно и так отчаянно, что думаю о нём почти каждую свою секунду - даже когда так усердно пытаюсь занять себя делами и погружаюсь в работу, говорю себе, что это пройдёт, это всё временно, я забуду и смогу двигаться дальше. У меня ведь есть всё, чего можно пожелать: работа, дом, у меня есть друзья, но... Приходя домой и откупоривая очередную бутылку вина, я чувствую себя невероятно одинокой. Словно есть целый мир и есть я - одна-одинёшенька против него. Против всех. Против себя самой. Против не слишком здравой доли цинизма в характере Себастьяна и такой же - у окружающего меня мира. Надо мной смеются, я же глупая, влюблённая, счастливая - слыша простое "алло" в трубке после обещания никогда и ни за что ему не звонить. И я нарушаю обещания, не сдерживаю клятв - не хватает сил, и вот он здесь, в моей квартире, смотрит внимательно, немного насмешливо, улыбается краешком губ, и я понимаю, что пропала - уже в который раз за мою, кажется, чрезмерно долгую и насыщенную событиями жизнь. Потом понимаю, что на моём месте должна быть Бриджит. Яркая, живая, она больше подходит для вечной жизни - не девушка, а вечный праздник. Я лишь её бледная тень, и даже несмотря на все её поступки, на всю боль, которую она мне причинила, оставляя после себя шлейф цветочного, сладковато-приторного, но такого знакомого и родного, она остаётся моей сестрой, которую я утратила слишком рано. Мне часто не хватает её азарта и жажды жизни, не хватает близкого человека рядом. Я скучаю - по ней, по Гамильтону, они никогда не покидают моего сердца и каждый раз причиняют боль. Но Себастьян - живой, и он что-то говорит, а я словно не слышу, киваю на автомате, даже что-то говорю: "нет, совсем не глупо" и думаю, что всё же нельзя было ему звонить. Это лишнее, не стоило, и как жаль, что у меня нет способности возвращаться в прошлое - я бы исправила многие из своих ошибок и запретила бы себе влюбляться, особенно - в него, в того, кого привлёк блеск Бриджит, моей сестры. Но я позволила чувствам взять верх и теперь плачу за это - каждый чёртов день и каждое чёртово мгновение.
      - Очень любезно с твоей стороны, - отзываюсь негромко, выдавливаю из себя улыбку - или смутное её подобие, - и думаю, что он действительно изменился. Неуловимо - на первый взгляд, и слишком сильно, если присмотреться. Возможно, я просто слишком глубоко погрязла в пучине своих мыслей и эмоций, а теперь не могу рассуждать здраво, как не могу смотреть на него - у меня дрожат колени и кружится голова. Мы так давно не виделись... Мне кажется, что прошла целая вечность с того момента, как мы виделись в последний раз, и уж точно я не могла и подумать, что он примчится после моего бессмысленного, импульсивного звонка. И всего три часа. У меня есть три часа... На что? Я даже не знаю, что делать дальше, боюсь дать волю своим желаниям и воображению, которые не раз играли со мной злую шутку. Когда-то я наивно надеялась, что он сможет измениться - ради меня, полюбить - меня, и ошиблась - тоже я. Грустно. И я ведь заранее знаю, что будет, когда Себастьян перешагнёт через порог и за ним закроется дверь. Я обниму своего кота, наполню бокал вином и выйду на балкон, где проведу весь вечер и остаток ночи, лелея свою глупую, безрассудную и никому не нужную любовь. Какая же я жалкая.
      - Неужели ты изменился настолько сильно? - мне сложно в этом поверить, но я склонна верить его словам, и просто немного недоверчиво приподнимаю бровь, улыбаюсь кротко, немного робко, и склоняю голову к плечу, осмеливаясь поднять на него свои глаза, и наши взгляды мигом пересекаются. Огромным усилием воли я сдерживаюсь, не опускаю головы, а потом опускаюсь на высокий стул - на самый край, не позволяя себе расслабиться ни капли. Он хочет ответа, а я готова его дать:
      - У меня всё хорошо. Мне нравится Монреаль и, кажется, это действительно мой город. Знаешь, у меня ведь новая жизнь, новая работа, новые знакомства. Грех жаловаться. - меня саму мутит от приторности собственного голоса, от тех слов, которые я говорю, о том, что слова лжи срываются с губ так легко и просто, словно я - заправская лгунья, но в следующее мгновение приходит осознание, что Себастьян раскусит меня, поймёт, прочитает по глазам всё то, что я чувствую. Я затихаю, покусываю губы и не знаю, куда деть руки - складываю их на коленях, словно в институте благородных девиц. Мне остаётся ждать его вердикта, точнее - приговора, который я приму, ни в чём не упрекая Гамильтона, только себя - за глупость и безрассудство.